Отправлено: 18.11.09 22:27. Заголовок: Из жизни сказок

Скрытый текст

Маленькие предисловие: Наверное, это даже не воспоминание. Наверное, это даже не быль. Но сказки, они такие - вовсе не обязаны быть реальностью, чтобы случаться. В общем, Алиса, если что - извиняюсь, но ты поймешь. И, разумеется, я хотел "как лучше")

— Элла! Элла, иди скорее сюда! Он пришел! Я же говорила, он сегодня придет, — маленькая, пухленькая волшебница в лимонно-желтой мантии выскочила из кабинета и бросилась наперерез такой же маленькой и пухлой волшебнице в абсолютно такой же лимонно-желтой мантии. Все колдомедики Святого Мунго выглядели абсолютно одинаково – лимонно-желтые, похожие на большие леденцы и, сдается, не менее приторные. У работника госпиталей не много-то выбора: либо становится черствым, как краюха хлеба, либо, умилительно скалясь в лицо неизлечимо больного, источать конфетную сладость – на поверку горькую, как самая горькая полынь. Такова жизнь, да и долг профессионализма требует.
— Вон он, смотри! Только тише. Заметит.
Первую колдомедичку звали Саманта Андерс. Она работала в госпитале вот уже пятый год и за пять лет ни разу не усомнилось: работа в Святом Мунго – призвание всей ее жизни. В Святом Мунго было очень интересно. Здесь самым причудливым образом сочеталось несочетаемое – боль потерь и радость выздоровления, скорбь смерти и радость рождения; а еще иногда попадались пациенты с такими забавными уродствами, что представители всех маггловских цирков тихонечко померли бы от зависти. Чего только стоил недавний случай с будильником, застрявшим в ухе пожилого мужчины. Саманта до сих пор не могла удержаться от смеха, вспоминая, как вздрагивал этот чудак, когда будильник вдруг начинал невпопад трезвонить. Словом, работа в Святом Мунго стоила отсутствия личной жизни.
— Этот в черном?
Подругу Саманты Андерс звали Элеонора Смит, она перевелась в госпиталь совсем недавно и, должно быть, не слышала всех местных легенд. Широко известной в узких кругах медсестер байки о Сказочнике, очевидно, тоже. Ну, значит.. самое время познакомиться с легендой поближе.
— Он самый, — шепнула Саманта, провожая взглядом высокого седого блондина в черной мантии, шагавшего по коридору.
Элеонора близоруко прищурилась. Она забыла очки дома на прикроватной тумбочке и весь день мучилась. По счастью, пациенты сами знали, какие лекарства в какое время принимать, совесть Элеоноры беззаботно дремала. Отравившихся всегда можно откачать. Действительно, это же больница. Здесь работают дипломированные специалисты.
Мужчина в черном двигался быстро, как-то нелепо раскачивался при ходьбе, словно боясь споткнуться, или думал, что пол может ненароком выскользнуть из-под ног. Черная мантия, казалось очень просторной и явно была ему, худому и даже щуплому, велика. На мгновение Элеонара подумала, что человек, должно быть, крайне беден и вынужден донашивать вещи с чужого плеча. Почему бы и нет? В мире полно добрых людей, готовых поделиться последней крохой с неимущим. Потом присмотрелась внимательнее и… все поняла. Поняла, почему походка выглядела такой неестественной, а мантия такой широкой.
— О Мерлин мой! — воскликнула она. — Неужели?
— Именно так, — с лицом победителя констатировала Саманта. — Раймонд де Вриз, сорок семь лет. Ампутация обеих рук. И тысяча и одно нервное расстройство. Приходит каждую неделю. Как по расписанию.
Элеонора слушала подругу с открытым ртом, но, думается, не слышала ни слова.
— Почему он не носит протезы? — удивленно спросила она.
— Носит, — Саманта печально вздохнула. — Месяца три-четыре, а потом возвращается к нам. Говорит, с протезами ему неудобно. Натирают плечи, он никак не может научиться ими пользоваться, а от долгого ношения, будто бы болят протезированные кисти. Словом, псих. Уж поверь, я в таких делах разбираюсь. Мне кажется, за те семь лет, что он живет без рук, этот де Вриз и дня не проходил с протезами. Дурак, что с такого взять? Ну, идем… Сейчас начнется самое интересное. Готова поклясться, ты эту историю будешь рассказывать внукам.
Элеонара ничего не ответила. Шокированная и заинтригованная, она мелко затрусила в такт умеренному галопу Саманты и, следуя за блондином в черном по пятам, остановилась у двери палаты отделения для пациентов с необратимыми психологическими травмами, а когда дверь за мужчиной захлопнулась, приподнявшись на цыпочки осторожно заглянула в дверное окошко.
В палате находились двое. Женщина – довольно молодая и, если бы не болезнь, исказившая миловидные черты, очень привлекательная. Но болезнь черты исказила. И это была самая страшная из всех болезней – безумие. Наверное, будучи здоровой, эта женщина нравилась мужчинам, а еще – почему-то Элеонор была совершенно уверена – умела заразительно смеяться. Смех ее, вероятно, звучал очень звонко. Вторым был мужчина – такой же молодой и столь же безумный на вид.
— Фрэнк и Алиса Лонгботтом, травматический аутизм. Оба. Последствия пытки «Круциатусом». Смотри, сейчас начнется самое интересное, — сухо, докторским тоном констатировала Саманта.
Элеонор кивнула и, затаив дыхание, почти прижалась носом к стеклу.
Де Вриз медленно опустился на краешек постели, где минуту назад сидела женщина – теперь поднявшаяся на ноги – и, молча, кивнул. Лицо его, нездорово бледное, постаревшее раньше срока казалось счастливым и умиротворенным. Сумасшедшая медленно, чуть пошатываясь, подошла к маленькому шкафчику, сиротливо притулившемуся к отвратительно, нездорово белой стене, достала с полки какую-то книгу и положила на колени калеки. Теперь счастливым и умиротворенным казалось уже ее лицо. Саманта даже вздрогнула. Взгляд Алисы Лонгботтом на миг показался ей чудовищно осмысленным, словно к ней вернулся рассудок. «Почудилось, - думала она. – Ничего такого и быть не может». Травматический аутизм не лечится.
— Ты заснула? — Саманта толкнула подругу в бок – должно быть та слишком сильно задумалась. — Смотри и слушай. Вот, начинается.
Алиса села рядом с де Вризом и каким-то механическим, пугающе неестественным движением распахнула книгу. Безрукий калека снова кивнул и хрипловатым, надтреснутым голосом приступил к чтению:
— «Все страньше и страньше! – вскричала Алиса. От изумления она совсем забыла, как нужно говорить…»
Элеонара с тяжелым сердцем слушала. Де Вриз читал сказку вдохновенно, с каким-то упоением и, думается, забывал дышать между реплик. Больная, сидела рядом, по-детски низко склонив голову над книгой и – Элеонора готовы была поклясться – изредка сопела, словно одобряя, или наоборот порицая действия маленькой героини сказки.
Через пятнадцать минут Элеонара поняла, что задыхается, последней каплей стала полная удивительной серьезности, произнесенная менторским тоном реплика де Вриза:
— Алиса, будьте любезны, переверните страницу. В моем положении это слегка затруднительно…
И охотную, ученическую покорность, с которой миссис Лонгботтом выполнила просьбу увечного.
— О Мерлин! — с надрывом воскликнула Элеонора. — Давай уйдем отсюда, я не могу этого выносить!
— Разве тебе не смешно? — искренне удивилась Саманта. — Безрукий калека читает сказки слабоумной. Это же идиотизм!
— Смешно? — Элеонора побледнела от негодования. — Да я хочу плакать! Более ужасной картины я еще не видела! Уйдем же, Сэм, умоляю. Я так больше не могу.
Элеонора Смит вытащила из кармана большой ярко-малиновый платок и утерла влажные глаза.
— Как хочешь, — разочаровано ответила Саманта, и колдомедички медленно двинулись обратно. Каждая в свой кабинет.

В одном Саманта Андерс оказалась права. Эту историю Элеонора Смит действительно рассказывала внукам. Рассказывала историю о том, как безрукий сказочник, должно быть, пытался написать сказку для ничего не слышащей и ничего не способной сказать волшебницы по имени Алиса, которая изредка улыбалась такой счастливой по-детски наивной улыбкой; рассказывала чуть хриплым, надтреснутым голосом и обязательно плакала, когда внуки просили продолжить историю. История, увиденная Элеонорой Смит, никогда не была напечатана в книге. У этой истории не было страниц, и колдомедичка чувствовала себя немножечко виноватой от того, что ей было не под силу повторить слова де Вриза, накрепко застрявшие в памяти: «Переверните страницу, Алиса. У этой сказки очень счастливый конец».