Отправлено: 27.05.10 10:22. Заголовок: Фиолетово-черный [F]

Время, место: лазарет, Дурмстранг, через некоторое время после событий "Дети льда".
Участники: Анника Гильдебрандт, Эскиль Валлестрём.
События: чрезвычайной важности.

 Отправлено: 25.08.10 23:05. Заголовок: Вязкое, слизкое, тяж..

Вязкое, слизкое, тяжелое. Било по глазам. Не поднять век, не проморгаться.
…Мягкое, солоноватое, оно отдавало примесью чужого долга, робости и преступного желания «быть не такой». Он пах кровью, копотью, соколиным пером и музыкой охрипшей скрипки. Терпкий. Анника? Целовала? Меня? Конечно! Девчонка…
Поцелуй. Смешно.
Где-то ужасно надрывались знахари. Их выветренные голоса звучали ореховой скорлупкой под лапой медведя. Больно касались кожи примочки и горчила лазаретная микстура. Рука, похожая на вырезку, пахла гангреной и не оправданным самолюбием. Эскиль любил себя, но с долгом невозможно обручиться. Упал? Споткнулся? Он помнил Вендиго и девичье лицо – слишком красивое, чтобы быть настоящим, и слишком яростное, чтобы быть девичьим. Леди-Ястреб, она умела охотиться не только на мышей. И это проклятое железо. Железо чужой крови впиталось в плоть. Ее губы, они были разбиты. Ах, как прелестно она смотрелась несчастной! Столько боли на одном красивом личике. И столько ненависти…
Терновником оплетая гибкую фигуру, щрам девчонки не давал покоя. Ветвился, ветвился, ветвился… Вверх, вниз, удушал. Он помнил каждый рельеф, каждый изгиб. И клетку, чуть припухлую клетку (Анника, это не я придумал!), в которой томилась душа не привыкшего к свободе ястреба. Впрочем, что за глупость? Девчонка решила стать героем в их семнадцать-восемнадцать такое случается часто. Это наследственность. Чувство долга… И порванная скрипка, которая так и не нашла свою струну. Сыграй мне соло, твоему сердцу нужен ритм… Лети, Леди-Ястреб: у тебя есть крылья – покажи пример надежде! Она не умеет летать.
Эскиль упал на подушку. Подушка была мягкой, хрустящей от стирки и абсолютно ненастоящей. Он помнил эти звуки: повернул голову – хрусть!, хрусть, хрусть, хрусть. А больно не было. Не было перед кем испытывать боль. Боль – чувство стадное, она хороша инстинктом, но когда ты одинок – боли нет цены. Совсем нет. И никакого сарказма.
- Анника… губа… она прокушена. Больно?
Он упал на постель. Не получилось.
- Хочешь…. Вытру…нет шрама…. Не будет… прокушена... Больно…
Больно. Терпи, Анника, но живи. Это важнее...
Боли нет. Тысячи тысяч бессвязных образов.

 Отправлено: 28.08.10 15:41. Заголовок: Больно? Разве только..

Больно? Разве только если подумать об этом. Если внезапно посмотреть на окровавленное тело и подумать, что должно быть больно. Но неужели на самом деле больно?
Вихрь. Снежный и холодный, который охватывал душу маленькой дьяволицы. Она наверное была бы прекрасной любовницей дьявола. Слишком жестокой и слишком красивой для служительницы лорда тьмы. Но сейчас она видела только горящее сердце. Пламенное сердце, и чувствовала его ритм.
Раз, два, три...
Остановка.
Вендиго. Она раньше не видела их настолько близко. Знала о том, что они существуют, но лишь в далеких краях, где люди всё ещё выбивают боль клинком, и каждый мечтает стать героем. В те края где каждый день сражаются с драконами и побеждают. Там где она хотела бы родиться, но увы, никогда не была.
Но всё же она смогла. Она убила его. Пронзила его сердце огненной стрелой и даже сейчас, будучи где-то на грани реальности и сна она всё ещё слышала в ушах его вопль, и видела, видела перед глазами как сердце его горело.
Больно? Больно не бывает тому, кто привык к ней. Анника столько лет ощущала эту самую боль, что она уже не чувствовала ей если только не ощущала привкус крови или не видела следы от неё на своей рубашке. Но во сне она чувствовала странный, но в то же время очень знакомый привкус во рту.
Она поцеловала его. «Дерзкая девчонка», сказала бы мама, но её там не было. Она не видела. Она не слышала. Она не была на грани, а Анника была. И сейчас она на грани. Она всегда живет на этой самой точке, которая так близка к пропасти.
Анника не слышала. Анника лишь чувствовала. Запах и привкус. Этот отвратительный запах медицинских микстур дурманил, и она почти не ощущала знакомый привкус во рту. Привкус поцелуя Эскиля смешанный с её собственной кровью. Внезапно она зажмурилась. Словно от боли, словно могла в любой момент умереть. Но голландка была сильной, и умереть она пока не планировала, если только через сто лет, когда она обязательно дойдет до своей цели... дойдет, когда-нибудь, и потом умрет.
Она медленно приходила в себя, хотя и не могла шевельнуться. Глаза. Так хотелось открыть глаза и посмотреть. Увидеть. Неважно что, хотя чего уж там, конечно же ей хотелось увидеть лицо. Но веки были тяжелыми, и всегда такая сильная Анника Гильдебрандт не могла справиться с собой и открыть глаза. Просто открыть.
Ещё одна попытка. Попытка шевельнуться и острая боль, она даже не поняла где ей было больно. Но она всё же смогла приоткрыть глаза и увидеть какую-то расплывчатую картину перед собой. Вокруг было слишком много света, и снова она жмуриться, а потом... потом она наконец-то разглядела лицо Эскиля.
-В-о-д-а, - прохрипела Гильдебрандт и попыталась усмехнуться по привычке, только ей это не удалось, - нет, - выдавила она из себя. Губы прилипали друг к другу, да и сил не было говорить, но разум уже не был настолько затуманен, и Анника постепенно приходила в чувства.
-Мне. Не. Больно. – самая большая ложь из всех, и пожалуй единственная, которую Анника повторяла всю жизнь и никогда, никогда не могла признаться, что да, ей всё же больно.

 Отправлено: 28.08.10 22:32. Заголовок: Самые страшные кошма..

Самые страшные кошмары снятся под утро. Эскиль Валлестрём никогда не видел снов. Его кошмары были реальностью. Воплощением худших людских пороков. Эти кошмары умели убивать. О, как мастерски они умели убивать!
Мешанина из образов не давала покоя. Шрам, похожий на терновник. Девушка, похожая на птицу. Птицы, похожие на смерть. Вендиго, не похожий ни на кого. Вендиго, в чьих глазах, казалось, остановилось само время. Разве он не предупреждал? Разве не говорил он проклятым знахарям: «не давайте мне успокоительное! не давайте мне снотворное! вы хотите убить меня? берите нож – один удар в спину и вам больше не придется менять мне постельное белье». Эскиля не слушали. Доктора, они опытнее. Им виднее. Страшно, больно, не выносимо – хотеть очнуться и не уметь. Не спать, но видеть сны. Пытаться сбежать, будучи прикованным к постели… Столько способов сойти с ума. Господи, как много способов сойти с ума!
Где-то на заднем дворе сознания маленькое существо по имени Логика, вооружившись лопатой, старательно рыло подкоп. Маленькое существо по имени Логика отчаянно желало вернуться в реальный мир. Простой, незамысловатый мир с больничными койками, микстурами, лекарями; свежими, лилово-красными шрамами, ноющей головной болью, девушками, похожими на птиц, и временем, которое не имеет привычки закручиваться спиралью. Эскиль стиснул зубы. Зубы, они настоящие. Кость, эмаль, нерв. Боль. Нужно было почувствовать боль. Подвиг, не в пример сложнее битвы с Вендиго.
Эскиль тихонько застонал. Почти жалобно и очень выразительно. Этого хватило.
Он очнулся.

«Добро пожаловать в реальность!» - именно такая фраза, по мнению Эскиля Валлестрёма, должна быть высечена на вратах Ада. Всякий, кому не подфартило отбросить коньки в младенчестве, годам этак к семнадцати понимает: самая реальная штука во вселенной – это даже не налоги, не деньги, не юные девы, не иначе как божественным проведением заброшенные в вашу холодную, пустую постель; самая реальная штука во вселенной – это угрызения совести. Им под силу поднимать мертвых. Сейчас Эскиль Валлестрём с огромным удовольствием продал бы душу целому легиону дьяволов за одну единственную возможность вернуться назад во времени. Нет, битву с Вендиго он, пожалуй бы, оставил. И то, что было после. И особенно то, что случилось в процессе. А вот этот проклятый жалобный стон, это публичное выражение слабости, каковое он позволил себе минуту назад – вычеркнуть из памяти, растереть, сжечь, развеять по ветру. Герр декану слабость не по чину. И никаких вам эмоций.
Не без труда разлепив веки, некромант огляделся. Было достаточно темно, но не настолько, чтобы не разглядеть лица Анники. О господи! Эскиль выругался. Цветисто. Оставалось надеяться, что Анника была без сознания. А, впрочем, нет. Не повезло.
- Вам плохо? – тихо, но твердо произнес маг. – Если плохо – я могу позвать лекарей. После их зелий вы не почувствуете боли еще месяц. Слышите, Анника, больно не будет…
Да уж, больно не будет. Будет стыдно. Все такие сильные и все-таки люди.

 Отправлено: 22.09.10 19:47. Заголовок: Нижняя губа была при..

Нижняя губа была прикушена и оттого распухла. Казалось всё лицо её распухло, и так тяжело было просто сделать усилие над особой и моргнуть глазами. Да не то чтоб моргнуть, да и вообще открыть их и смотреть перед собой, различить хоть что-то. Всё расплывалось. Смешивалось в одну точку, и не было сил смотреть.
Анника попыталась шевельнуться. Уже во второй раз, но на этот раз более удачно и чуть присела в кровати прижимаясь спиной к подушке. Но эта попытка присесть всё же оказалась не самым разумным поступком, и боль снова зазвенела в ушах. Девушка издала какой-то приглушенный стон, и закашлялась. Кажется она сломала ребро. А может целых две, если не больше. И рука ныла. Только интересно какая из них? Кажется левая ныла чуть сильнее чем правая, поэтому голландка подумала, что именно её она и сломала.
Снова попытка открыть глаза и снова отвратительное чувство бессилия отдается эхом в далекие уголки подсознания. Гильдебрандт пару минут молчала пытаясь справиться со своим телом, но если честно это ей не удавалось. Она устало склонила голову набок и уставилась на лицо своего декана, который лежал рядом с ней. Несколько мгновений она просто смотрела в его глаза словно не узнавая его, а потом захотела улыбнуться, но очень быстро убила в себе это желание, и отвела глаза.
-Не надо, - почти выдохнула Анника и снова зажмурилась. Губа была настолько распухшей, что не давала ей нормально говорить, хотя это неважно. Это всё неважно. Голландка прикрыла глаза. Могло показаться, что на ресницах заблестели слезы, но нет. Она как всегда справилась со своим телом, которое отчаянно билось и не поддавалось своей хозяйке. Плакать сегодня она не будет. Она вообще плакать не будет. Никогда не будет. Особенно перед герром деканом, как бы сильно ей не хотелось плакать.
-Не надо лекарей, - снова сделав усилие над собой произнесла Анника, - они мне противны, - и голос как-то незнакомо хрипел. Почему-то Гильдебрандт стало интересно как она выглядит. Еслиб у неё было зеркало... хотя одна мысль об этом заставило её расплыться в улыбке. Совсем незаметной, и казалось бы неуместной. Аннику никогда не волновал внешний вид, так с чего бы сейчас думать о том, что с её лицом? Да и не нужно было смотреться в зеркало чтоб понять – на её лице достаточно много царапин и синяков. Интересно, а шрамы останутся? Ну, не считая на руках, которыми она держала огненные стрелы и не заметила как пламя коснулось её в нескольких местах.
Шрамы. Шрамы это память. Шрамы это всё в жизни Анники Гильдебрандт. Она вновь распахнула глаза и уставилась в потолок. Веки прилипали друг к другу, но голландка смогла овладеть своим телом. Она снова посмотрела в сторону Эскиля, но молчала. Молчала наверное слишком долго. Он конечно же понимал причину по которой она не произнесла ни одного слова.
Нет, ей не было больно. Она вполне могла говорить. Связать два слова. Могла. Но только... не хотела. И Эскиль должен был понимать, что сейчас рана глубоко в сердце слишком свежа, слишком болит чтоб Анника так быстро заговорила. А ей самой казалось, что она никогда больше не заговорит. Вообще никогда не откроет рот. Никогда не скажет ни одно слово. Вообще никогда...
-Вам...вам... больно? – самый глупый вопрос из всех, но зато честный. И не нужно было декану отвечать чтоб рыжеволосая поняла – ему больно. И ей больно. Тут всем больно, только почему-то никто из них не научился этого признавать. Ведь признать означает бросить оружие на землю. Поэтому признание им чуждо. Признание их враг.
Анника снова отвела взгляд от мужчины и задумалась о том как там Хельга. Белокурая демоница везде выживет, но ей вдруг так захотелось видеть именно Хельгу.
И почему, почему всё так?

 Отправлено: 07.10.10 16:49. Заголовок: Гордость и предубежд..

Гордость и предубеждение. Гордость против страха, предубеждение против боли. Иногда сила не в умении, плотно стиснув зубы, отказать себе в возможности крика. Иногда сила в самом крике. Коротком, очень протяжном. Крике, разрывающем не только барабанные перепонки; крике, разрывающем боль. Страшнее других умирает тот, кто дольше терпит. Умирает долго, умирает в одиночестве, потому что терпение – порок, который вселенная никогда не простит. Эскиль умел терпеть. Эскиль терпел всю жизнь. Обиды, презрение, тупую, ноющую боль, кошмары в отсутствие сна и людей. Людей тоже приходилось терпеть. Слишком хорошо, слишком четко и слишком ясно понимал герр декан, какие демоны сейчас мучают юную Гильдебрандт. Слишком хорошо, слишком четко и слишком ясно он помнил этих демонов. Помнил в лицо. Мог назвать по именам: гордость и предубеждение.
Сила и страх силу потерять.
- Не надо, не шевелитесь. Будет больнее. У вас, кажется, ребра…
Но дело было, конечно, не в ребрах. Кости – это кости, мясо – это мясо, сухожилья, вены – глупость все, как шутят моралисты: наносное. Самая жуткая боль в глубине, далеко, не докопаешься, не заглушишь микстурой…
«Идиот несчастный, - подумал Валлестрём. – Старый, безнадежный идиот. Отвернись от нее. Немедленно, сейчас же!».
Эскиль отвернулся. Вернее хотел. Сильно хотел, до ломоты в зубах, но не мог. Оказывается близость чужих страданий отнюдь не всегда приносит удовольствие. Отнюдь. Анника была близко. Ближе чем тогда, в фехтовальном зале. И сегодня, сегодня их объединяла не только страсть к фехтованию.
- Больно, - спокойно признал Валлестрём. – Очень больно. И не очень физически. А у вас глаза блестят.
«Плачьте, Анника. Последний раз, плачьте. Сегодня можно. Сегодня весь мир спит, сегодня вам простительно. Я отвернусь. Задери меня все демоны ада, я ничего не увижу. Увижу – не скажу. Верьте мне, Анника. Я очень хочу, чтобы вы мне поверили. Понимаете?». Нет, не поймет. Более того, гордая леди-ястреб не простит. Не простит ему и – что страшнее – себе.
- Я никогда не видел у вас таких глаз. Никогда, Анника. Никогда…

 Отправлено: 07.10.10 23:22. Заголовок: И они никогда не нау..

И они никогда не научатся признаваться в том, что им больно. Привыкшие к этому чувству, и привыкшие никогда в этом не признаваться, даже если дуло приставлено к виску, и в любую секунду твоя жизнь может прерваться. Если даже от тебя останется лишь бездыханное тело и лужа крови, такой липкой, но всегда смывающейся.
Анника почему-то очень часто задумывалась о том, что в Дурмстранге не живут люди. Люди это другая раса, а они уже и не люди. Возможно когда-то они ими были, на курсе первом, когда каждый из них приходил сюда с крохотной мечтой в груди, но потом боль выбила всю мечту из сердца, обрывала маленьким бабочкам крылья, и сжигала остатки в камине. Теперь ни один из них не признавался в своих чувствах. Анника порой даже задумывалась о том, что может быть они вообще перестали чувствовать, но это было не так. К своему огромному сожалению каждый из них чувствовал гораздо больше, чем те люди, которые каждый раз признавались в своих чувствах, смеялись от любви, и плакали, очень горько плакали от боли. Она же не умела плакать, хоть и сердце сейчас разрывалось от ноющей боли, и голландка всё не могла понять что именно причиняло ей такую боль. Неужели ей было больно лишь от физических ушибов? Нет, это было бы неправдой, ведь Анника уже настолько привыкла к своему изуродованному телу, что очередной шрам на коже совсем не мог ранить её сердце. Так что это было?
Бессилие и нежелание жить. В любые другие дни Гильдебрандт возненавидела бы себя за такие мысли, даже сейчас она до конца не признавалась в этом себе, но только не сегодня. Впервые, впервые за столько лет она осознала насколько устала от всего, и хотелось закрыть глаза. Никогда, вообще никогда не смотреть на этот мир и умереть подобно герою, умереть с окровавленной шпагой в руках, умереть в бою. Аннника ведь всегда мечтала умереть именно так, и сейчас она жалела, что не умерла там, рядом с вендиго. Тогда ей не хотелось покидать этот мир. В ту самую секунду она видела столько смысла в этой проклятой жизни, а сейчас не видела ничего. Не хотела, просто не хотела идти дальше.
Устала. Наверное Анника и правда устала играть в перегонки с ветром. Всё равно не выиграешь. Всё равно не сбежать.
-Мне не больно. – уже в который раз повторила Анника, но скорее для того чтоб убедить в этом себя, а не Эскиля. Лишь самые отчаянные люди пытаются убедить себя в том, что у них ничего не болит, что у них всё хорошо. Лишь самый жалкий, самый подбитый будет убеждать себя и окружающих в том, что с ним ничего не случилось. Как же отвратительно было чувствовать себя таким.
-Почему вам больно, профессор? – даже не повернувшись в сторону мужчины спросила голландка, полностью игнорируя его слова насчет её глаз. Но кажется Валлестрём не хотел так оставлять этот вопрос без ответа. Он и сам наверное не понимал, что лишь роется в её сердце маленьким ножиком, то и дело задевая самые больные уголки.
-Не смотрите на меня, - несмотря на то, что было это сказано очень тихо, голос Анники приказывал. Она не желала чтоб её видели такой. Не хотела, никогда не хотела. И поэтому Гильдебрандт просто прикрыла глаза чтоб больше не видели её глаз, только не сейчас, только не в эту минуту.

 Отправлено: 03.11.10 22:27. Заголовок: - Почему мне больно,..

- Почему мне больно, Анника? – он не смотрел, он чувствовал. – Мне больно потому, что такие как вы испытывают боль, когда должны испытывать гордость. Мне больно, потому что у меня есть нервы и я не приспособлен жить иначе, но особенно мне больно, потому…
Она поражала вендиго в самое сердце, никогда не расставалась с ножами и соколом. Отрицала собственную красоту женщины и презирала чужую силу мужчины. Умела тихо и ненавязчиво, конечно, под действием зелий стенать в ночи. Умела быть сильной, умела быть Анникой. Этого мало. Для счастья. Нестерпимо больно нестерпимо долго оставаться нестерпимо Анникой. Иногда ему хотелось влепить ей пощечину, хорошую такую – учительскую. Сказать: твои демоны, соколы, кинжалы, шрамы – дурость. И ты дурра. Дура, которая хоронит себя заживо, потому что нравится. Потому что гордая.
Эскиль не учил других. Эскиль не хотел. Не хотел говорить леди-ястребу, что иногда она ведет себя, как дурная кукушка. Много слов и мало дела.
Эскиль откашлялся. Было тяжело, вязко и муторно. Болела рука, голова и принципы. Не способные смириться с тем, что чья-то душа оказалась на расстоянии койки.
- Потому, что вы идиотка, Анника. Умная, красивая, принципиальная идиотка. Мы с вами целовались. Признайте хоть это. А теперь перестаньте строить из себя камень, я хочу видеть в вас человека. Предупреждаю. Уже видел, Анника, видел…
Немела рука и стонали принципы. Анника. Глупая. Единственная.

 Отправлено: 04.11.10 20:59. Заголовок: Идиотка. Как не стр..

Идиотка.
Как не странно впервые за последние месяцы Анника была готова согласиться со своим профессором, а ведь ей казалось, что они вообще не способны ни в чем соглашаться друг с другом. Ошибалась. Наверное даже такие люди как она имеют свойство ошибаться тогда, когда больше всего не хотят этого.
Идиотка.
Интересно, чего же Эскиль от неё ожидал? Странно, она как-то никогда не называла его лишь именем, даже в своих мыслях. Он всегда был и останется для неё профессором, герром деканом, но только не Эскилем. Так что же изменилось теперь? Просто теперь боль была слишком ощутимой, и она – Анника никогда прежде не чувствовала такую нужду залезть в угол и скрыть свое лицо руками. Гордая. Всё равно гордая, даже если такая беспомощная. Гордость у неё никто не отнимет, да и она не сможет отказаться от неё. Ведь завтра наступит новый день и снова придется возвращаться к реальности, где та самая Анника Гильдебрандт, которую все знают, не имеет право на слабость.
-Человека... – повторила девушка за мужчиной уставившись в потолок, словно только что задумываясь о смысле этого слова. Она почему-то никогда раньше не задумывалась, что хоть и считает себя стальной на самом деле она всё же из плоти. Пораньте её и потечет красная кровь. Липкая и такая ненавистная, что сразу же становилось тошно. Анника не боялась чужой крови, только собственная вселяла отвращение. Почему? Возможно потому, что для неё это было единственным проявлением слабости, а она всегда твердила себя и окружающим, что совсем не слабая. Нет, не слабая, и никогда ею не будет. Ведь слабые люди не выживают. Они становятся чей-то добычей, а в её случае уже существовал один человек, который мечтал поймать тот самый миг, когда она будет слабой. И тогда он бы смог сломать её до конца. Растоптать и бросить, а она этого не позволит никогда.
-Вы повторяетесь, профессор, - голландка усмехнулась, - вы уже не раз мне об этом говорили. Скажите что-то новое, - да уж, с их историей, которую Анника всё равно не собиралась считать чем-то важным, это и неудивительно, - Целовались. И что с того? Мне наказание за то, что я совратила преподавателя, или вам за совращение своей ученицы? – Гильдебрандт всё же посмотрела в сторону своего преподавателя чуть улыбаясь уголками губ.
Наверное она не то говорит. Ведет себя очень глупо. Да уж, она же идиотка. Только это ничуть не смущало Аннику, ведь сейчас ей меньше всего хотелось думать о последствиях своих слов. Вот завтра она будет ненавидеть себя за каждое движение. Завтра всё будет иначе. Всё вернется на свои места, только она не забудет как догорало сердце вендиго. Догорало словно её собственное.
-Кажется вы слишком хорошего мнения обо мне, герр декан...

 Отправлено: 04.11.10 21:30. Заголовок: - О Боги! – Эскиль з..

- О Боги! – Эскиль закатил глаза. Профессор некромантии никогда не жаловался на здоровье, но порою после разговоров с Анникой, готов был поклясться – вот-вот его хватит удар. Лучше бы, конечно, хватил. Быть может, тогда не пришлось бы переживать раз за разом минуты этих глупых полуоткровений-полунасмешек, слышать шипение бритвы там, где самое время зазвучать легкому девичьему голосу, видеть… А, собственно, что видел Эскиль Валлестрём? Ничего. Анника Гильдебрандт обладала поразительным талантом внезапно становиться невидимой. Вот она есть – девушка, привлекательная, молодая. А вот ее нет. Нет ни девушки, ни молодости, ни привлекательности. Только что-то холодное, металлическое, липкое – клинок, измазанный кровью. Такой она мечтала казаться окружающим – сталью, без слабостей, недостатков, трещин. «Заигралась, - тоскливо подумал Валлестрём. – Ох, как заигралась. Плохо. Потому что вскоре вам, Анника, придется играть в одиночестве. Я терпелив, почти беспредельно. Но в отличие от вас, Анника, я – человек. Отвратительный, мерзкий некромант. Но я человек. И когда-нибудь мне обязательно надоест играть с куклой. Я вырос. Пора бы вырасти и вам…»
- Я не скажу ничего нового, пока вы наконец не разберетесь с прошлым. Понятия не имею, насколько гадким оно было, впрочем, не мое дело… Но вам пора вырасти. Пора перестать играть в куклу. Вам хочется быть куклой? Красиво личико, пустое нутро? И ваш чертов шрам, который вы поминаете чаще, чем другие бога, - не отрицайте, я знаю – этакая своеобразная трещинка на идеальном фарфоровом теле, он вам дороже будущего? Будущего, от которого вы отказываетесь только потому, что думать о будущем – удел человека, а вы фарфоровая, стальная… какая вы, Анника? Кем вы хотите быть? Определитесь уже. Не для меня, для себя. Временами, Анника, мне чертовски вас жаль, - Эскиль вздохнул. Болело все тело. Ныли принципы и немела рука. Анника. Глупая. Единственная. Дура. – Что до совращения… Мне абсолютно не интересно, кто кого совратил. Выпади мне шанс, я бы не только поцеловал вас снова, я бы с вами переспал. Но не потому, что это было бы что-то новое, а потому что я нормальный, живой человек. Мне свойственно желать женщину. И я не думаю о вас хорошо, Анника Гильдебрандт. Неужели вы до сих пор не поняли? Я думаю о вас отвратительно! Хуже не куда. И мне это осточертело. Думать о вас.
Эскиль зарычал. Неожиданно, очень глухо. Скрипнул зубами. Вот… полегчало.
- А теперь, - сказал он спокойно. – Можете продолжать иронизировать. Ирония – отличное средство для тех, кто хочет казаться сильным, вместо того, чтобы наконец стать настоящим.

 Отправлено: 19.11.10 01:08. Заголовок: Анника поджала губы ..

Анника поджала губы смотря в потолок. И каким только образом Эскилю Валлестрёму удавалось так влиять на неё? Почему именно он из всех людей мог полностью изменить её настроение или же разрушить душевное равновесие? Стоило ей только упасть как он словно с силой ставил её на ноги, но если кто спросил бы его, то он конечно же всё отрицал бы.
Нет, что вы! Вам это показалось Эскилю Валлестрёму совсем безразлично погубит ли Аннику Гильдебрандт собственная глупость!
Голландка сделала огромное усилие чтоб хорошенько присесть в кровати. Всё тело ныло. Интересно, сколько заклинаний уже применили на ней целители, и была ли она похожа на трупа когда её только привезли сюда? Сомнений не было в том, что она была почти мертва, так как никаким образом не объяснишь почему ей до сих пор настолько тяжело двигаться. Но...
Но злость и обида могут совершать чудеса. Вы не поверите, но даже если у вас сломаны почти все кости, то вы можете собрать силу в кулак и кинуть стакан с водой в сторону своего декана. Только благодаря тяжелому состоянию своего тела Анника промахнулась, и стакан с треском разбился об пол. Эскиль Валлестрём мог радоваться за свою сохранность, иначе ему было бы не до разговоров.
Гильдебрандт зажмурилась. Наверное она всё же сделала большое усилие над собой, и перед глазами всё начало расплываться. Уже в который раз. Даже тошно. Закрыв лицо руками она всё так же сидела в кровати прислоняясь спиной к подушке. Голова жутко ныла. Кости жутко ныли. Вообще всё тело отказывалось подчиняться ей. Нет, вот в такие моменты Аннике хотелось просто лечь и умереть. Желательно быстро.
-Я не могу найти свой стилет, - внезапно заговорила она, - Хотя Отто должен знать. Мне стоит лишь свистнуть. Знаете, профессор, большинство времени мне хочется вырезать у вас язык, не говоря о том чтоб просто по-человечески вас зарезать. Вот и сейчас мне хочется вас убить. Интересно почему я не бросила вас к вендиго, а? Хотя бы мои уши отдохнули бы, не говоря уже обо мне в целом. Наверное во мне живет великий мазохист, раз уж я ещё вас не убила... – Анника вздохнула и убрала руку с лица, после чего устало вздохнула и повернулась в сторону Валлестрёма, - Хотите правды? А мне кажется, что вы без ума от меня. Скажите, что это не так? Конечно же, такие люди как вы не способны терять голову от таких малолеток как я, если вообще способны на что-то подобное, но я знаю. Вы без ума от меня. Вы меня ненавидите, но отчаянно желаете, не так ли? И не потому, что я красива, а потому, что я именно такая... отвратительная с уродливым шрамом, и со стилетом наготове. Но знаете, что хуже всего, профессор? Мне это нравится, - Анника усмехнулась и отвела взгляд принявшись щупать свою шею, которая кажется была вся в синяках. Нет, против синяков Гильдебрандт ничего не имела, главное чтоб как можно быстрее она могла двигать своими конечностями.